КВИР - Смерть чиновника

Смерть чиновника

В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на "Корневильские колокола". Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства.

Растерялся и адъютант. Его юные ягодицы стали от смущения пунцовыми, он вскочил, запутался в штрипках и помочах, сделал неловкую попытку поцеловать Ивану Дмитричу руку, но попал губами в живот, пукнул, окончательно смутился и убежал.

Но вдруг... Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось... он отвел от глаз бинокль, нагнулся и... апчхи!!! Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханием? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.

Знакомые строки, не правда ли? Но не кажется ли вам, дорогой читатель, что рассказ этот несколько натянут, что трагическая его развязка психологически никак не объясняется предшествовавшими официально изложенными событиями? В свое время мой соавтор и коллега по профессии не мог откровенно поведать об этом истинном происшествии: по законам Российской империи участникам описанных событий грозило лишение всех прав состояния и ссылка в Сибирь. К тому же любвеобильная и экзальтированная актриска Ольга Книппер сделала из великого писателя затюканного юбочника и болезненного подкаблучника, который ни о чем таком-этаком и думать не смел. Пришло время рассказать всю правду.

Вытерев лысину, старый генерал машинально понюхал перчатку, спина его выпрямилась, он повернул голову и скосил восторженные глаза на Ивана Дмитрича:
- Его высокопревосходительство знать изволите, милейший? - с уважением прошептал старичок. Червяков замер. "Господи, - подумал он, - и как этот селадон догадался?.. Да я же сперму Петра Аполлоновича на него вычихнул!"

Днем справляли именины градоначальника Петра Аполлоновича Грессера. Отсосать у него в этом году выпало несказанное счастие именно Червякову. Это было наградой за многолетнее усердие и тщание. Чести быть допущенным к высокопревосходительному ферту удостаивались только избранные чиновники, проявившие особые успехи. Правда, Иван Дмитрич чуть было не оконфузился в кабинете высокого начальства. Петру Аполлоновичу вздумалось не только воспользоваться ртом своего экзекутора, но и побаловаться с тайным удом своего чиновника. Он покряхтел, расстегнул брюки Ивану Дмитричу, розовой ручкой раздвинул свои пышные седые усы, наклонился и стал мусолить пухлыми влажными губами партикулярное достоинство Ивана Дмитрича. Тот замер от ужаса и счастья, но на нижней точке замер и его уд, он категорически отказывался возбуждаться. Петр Аполлонович недовольно нахмурил брови. Иван Дмитрич стал представлять супругу свою, Капитолину Семеновну, в самых соблазнительных позах, но увы... И вдруг он вспомнил Феденьку, приятеля своего сына-гимназиста. На прошлой неделе Феденька гостил у них, и Иван Дмитрич как-то увидал в туалете, какой крепенький юный ствол у этого гимназиста, какая мощная струя бьет из этой мортиры. Иван Дмитрич мгновенно возбудился и одарил его высокопревосходительство доброй порцией молофьи. Петр Аполлонович довольно облизнул губы, похлопал своего чиновника по щечке и проговорил: "Далеко пойдешь, мон шер". Иван Дмитрич на крыльях счастья выпорхнул из кабинета, весь в карьерных мечтаниях и с рассупоненными форменными брюками.

Все было бы шито-крыто, тет-а-тет и визави, как принято в столичных министерствах и ведомствах, да вот незадача - этот дурак-селадон генерал Брызжалов растрезвонил по всем весям, что у градоначальника теперь новый фаворит, который не только допущен брать за щечку у его высокопревосходительства, но и сам орошает уста градоначальника живительной влагой. Что тут заварилось! В дом к Ивану Дмитричу начались паломничества чиновников, все в новых вицмундирах, с белыми гвоздиками в петлицах, волосы напомажены. Все хотели пососать у счастливчика, прикоснуться, так сказать, к роднику, близкому к устам самого градоначальника.

На следующее утро к Червякову забежал адъютант городского прокурора, бретер и забияка Диденко. Без лишних предисловий он стянул до колен форменные панталоны, нагнулся и подставил Ивану Дмитричу восхитительные ягодицы.
- Это... милейший, - Червяков даже растерялся, - насчет заднего места от его высокопревосходительства никаких распоряжений не поступало...
Растерялся и адъютант. Его юные ягодицы стали от смущения пунцовыми, он вскочил, запутался в штрипках и помочах, сделал неловкую попытку поцеловать Ивану Дмитричу руку, но попал губами в живот, пукнул, окончательно смутился и убежал.
Поток чиновного люда не иссякал. Шли военные и статские, молодые и старые, все хотели отсосать у Червякова, а кто посолиднее - и ртом его попользоваться. Поначалу Иван Дмитрич не отказывал никому. Он работал без устали и сверху, и снизу по шестнадцать часов в сутки. Не поехал к Червякову лишь русский националист и лидер правого крыла Единой и неделимой России Гуришкевич, он не захотел сосать необрезанный, а потому и некошерный уд.

Так прошла неделя. Червяков вконец измотался, изнемог, побледнел, глаза его запали. С понедельника их благородиям - всяким коллежским секретарям, титулярным советникам, коллежским асессорам Иван Дмитрич стал отказывать напрочь. Однако поток посетителей не уменьшался, и тогда он начал отказывать даже их высокоблагородиям - надворным и коллежским советникам. Но и всяким превосходительствам не было числа, Червяков не подозревал, что у нас так много действительных статских и тайных советников. Под покровом ночи на квартиру Ивана Дмитрича прокрадывались даже высокопревосходительства - действительные тайные советники. И все сосали, сосали, и сосали у Червякова.

Отставной статский генерал Поздницын, которого две недели как скрутила подагра, прислал сына своего, толстого отрока Иоанна, и наказал ему тщательно отсосать у Ивана Дмитрича, сплюнуть молофью в жестянку из-под монпасье и принести ему, генералу, чтобы хотя бы на расстоянии быть причастному к счастью питаться из одного источника с градоначальником.
- Мама, мамочка! А когда наш папочка придет с нами поиграть? - спрашивали маленькая Лизочка и подросток-гимназист Володя у своей матери Капитолины Семеновны, изящной немного грустной дамы с влажными темными глазами.
- Тише, дети, тише! Наш папочка сейчас занят, у него сосет его превосходительство Афиноген Поликарпович.

К концу второй недели Червяков слег от изнурения, истощения и изнеможения. Он уже ни на что не реагировал, только в глазах читалась какая-то нечеловеческая мука. К недужному приехал доктор Склифокукоцкий. Астматически вздыхая, он достал из саквояжа стетоскоп, выслушал Ивану Дмитричу сердце, прощупал пульс на мраморно-бледной и тонкой руке, попытался определить пульс и на вялом, сморщенном отростке внизу живота, но обреченно махнул рукой и вышел из комнаты.
- Отходит, - сказал Склифокукоцкий супруге Ивана Дмитрича и как бы случайно подмигнул гимназисту Володеньке. Капитолина Семеновна беззвучно заплакала.

Отпевать Ивана Дмитрича приехал сам архимандрит Варсонофий. "Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь без-з-зконе-е-ечная!" - рокотал он раскатистым басом. Глаза владыки Варсонофия маслянисто блестели, отпевая, он все время поглядывал на гимназиста Володеньку, отчего тот смущался и краснел. "Ве-е-ечная па-а-амять!" - ревел толстый диакон и тоже косил глазом на гимназиста.

Вдова Ивана Дмитрича изящная грустная Капитолина Семеновна получила приличный пенсион, а подростком-гимназистом Володей серьезно заинтересовался его высокопревосходительство Петр Аполлонович. Володенька часто бывает в гостях у своего высокого покровителя и доброго благодетеля, а по окончании гимназии готовится стать его секретарем.

Рисунок Вячеслав Доронин.

28 МАЯ 2015 ИГОРЬ ПОПОВ